1886-1921
Все с той же болью дни мои,
Как будто розы опадают
И умирают соловьи.
Мне приказавшая любовь,
И под ее атласной кожей
Бежит отравленная кровь.
То лишь из-за одной мечты:
Мы оба, как слепые дети,
Пойдем на горные хребты,
В мир самых белых облаков,
Искать увянувшие розы
И слушать мертвых соловьев.
My days flash by in monotone;
While roses’ petals fall downcast,
Dead nightingales lie flyblown.
My obstinate, unwilling love;
Beneath her silken skin there hies
The flowing poison of her blood.
I owe it all to one rash dream:
That both of us, like children blind,
Will climb to alpine heights agleam,
Through worlds where whitest clouds abide;
Seeking wilted roses, we
Shall hear dead nightingales’ cries.
d
Анализ стихотворения «Однообразные мелькают»
Гумилева (from website rustikh.ru)
В год революции Николай Степанович Гумилев служит в
Париже. Казавшаяся вначале мимолетной встреча с Еленой Дюбуше переросла в
глубокое чувство. Среди посвященных ей произведений есть и «Однообразные
мелькают».
Стихотворение написано летом 1917 года. Его автору в эту пору 31 год, он прошел Первую Мировую войну, находится по делам службы во Франции. Переписка с женой, А. Ахматовой, не прерывается. Между тем, там он влюбляется в Е. Дюбуше. Неразделенное чувство служит источником вдохновения. По жанру – любовная лирика, по размеру — ямб с перекрестной рифмовкой, 4 строфы. Рифмы как закрытые, так и открытые. Лирический герой – сам автор. Стихотворение напоминает старинный европейский романс. Чувства и переживания героя преувеличены, он полностью сосредоточен на себе. Дни и однообразны, и полны боли. Дальше идет вычурное сравнение: как розы опадают, умирают соловьи.
(1886-1921)
И проснулся, тяжко скорбя;
Мне приснилось – ты любишь другого
И что он обидел тебя.
Как убийца от плахи своей,
И смотрел, как тускло блестели
Фонари глазами зверей.
Не блуждал ни один человек
В эту ночь по улицам темным,
Как по руслам высохших рек.
Не дано мне иного пути,
Хоть и знаю, что не посмею
Никогда в эту дверь войти.
Хоть и было это лишь сном,
Но я все-таки умираю
Пред твоим закрытым окном.
I burst from that nightmare headlong;
In my dream you were lovelorn, upwrought,
For some scoundrel had done you dire wrong.
Like a headsman from scaffold in flight,
I noticed the dim glow and glimmer,
The streetlamps like fiends’ eyes alight.
Has anyone heaved deeper sigh?
I ran though dark streets by the parapet,
Like the wind through bleak riverbeds dry.
And all other paths blocked to me,
Full aware that I don’t have the gumption,
That a way through that door’s not to be.
Even though in a dream, in pure fantasy,
All the same I must stand here below,
In death’s grip, neath your window’s opacity.
Анализ стихотворения Гумилева «Сон»
Произведение, написанное в 1917 г., вошло в сборник «К
Синей звезде», изданный после гибели автора. Революционный год застал Гумилева
в Париже, где он увлекся Еленой Дюбуше. «Девушка с газельими глазами» отвергла
ухаживания поэта и вскоре вышла замуж за состоятельного американца. Одной из
основных особенностей стихотворений парижского периода становится тема
неразделенной любви к юной лирической героине, которая отождествляется с
прекрасной и недосягаемой Синей звездой.
Translator’s Note
The collection of poems—dedicated to Hélène Lydia du
Bouchet (Елена Карловна
Дюбуше) and titled To the Blue Star—was
written in 1917 but published only after the poet’s death. Odd thing.
Gumilyov’s unrequited love for du Bouchet, while he was stationed in Paris
during the war (1917), inspires a weak, hyper-romantic piece of poetry, “The
Dream.” This recalls a different weak poem from that same collection, “One As
Painful As The Last” (“Однообразные мелькают”). As if the woman had a talent
for inspiring poets to write bad poetry!
По мнению литературоведа А. И. Павловского в сборнике («К Синей звезде»)
немало стихов,
которые поэт, несомненно, переработал бы, будь такая возможность, устранив
«несколько дешевый альбомный привкус». Trans.:
“In the opinion of the literary critic A.I. Pavlovsky, the collection [To
the Blue Star] contains more than a few poems that the poet, no doubt,
would have reworked, had he had the chance, by way of eliminating ‘a certain gimcrack,
written-in-an-album aftertaste.’”
I don’t, however, see this overdone
romantic posturing in another poem from the collection, “Я и
Вы”, which I have translated as “Me and
You (and the Didgeridoo).”
Я и Вы
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
July, 1917
(And the Didgeridoo)
I come from a different land;
I prefer the didgeridoo,
For guitar twangs are far too bland.
Where fops in weird outfits spout hoity-toit verse;
I read my poems to a passing cloud,
With dragons and waterfalls I converse.
When he proffers his lips to a desert oasis;
Some paladin painted in blues and rose-pink,
And ogling the starlight, is louche and mendacious.
No notary public or doc by my side,
In an ivy-splashed ditch on a ne’er-do-well street,
And I’ll thank the Lord God for the long blissful ride,
Not to philistine-friendly, well-ordered Cloud Nine,
But to realms where the brigand and prostitute hiss:
“Get up, dead poet; stand tall and shine!”
