Translation of Poem by NIKOLAI ZABOLOTSKY, Николай Заболоцкий, "Детство," "CHILDHOOD"

 

Николай Заболоцкий

(1903-1958)

Детство

Огромные глаза, как у нарядной куклы,
Раскрыты широко. Под стрелами ресниц,
Доверчиво-ясны и правильно округлы,
Мерцают ободки младенческих зениц.

 

На что она глядит? И чем необычаен
И сельский этот дом, и сад, и огород,
Где, наклонясь к кустам, хлопочет их хозяин,
И что-то, вяжет там, и режет, и поет?

Два тощих петуха дерутся на заборе,
Шершавый хмель ползет по столбику крыльца.
А девочка глядит. И в этом чистом взоре
Отображен весь мир до самого конца.

Он, этот дивный мир, поистине впервые
Очаровал ее, как чудо из чудес,
И в глубь души ее, как спутники живые,
Вошли и этот дом, и этот сад, и лес.

И много минет дней. И боль сердечной смуты
И счастье к ней придет. Но и жена, и мать,
Она блаженный смысл короткой той минуты
Вплоть до седых волос всё будет вспоминать.

 

1957

d

 

Literal Translation

 

Childhood

 

Enormous eyes, like an elegant doll’s,

Opened wide. Beneath the arrows of eyelashes,

Trustingly clear and perfectly rounded,

At their rims shine her childish pupils.

 

What is she looking at? And what’s so unusual

About that village house, the garden, vegetable plot,

Where, bending toward the bushes, the owner fusses about,

Tying something up, cutting something, and singing?

 

Two scraggly roosters are fighting on the fence,

A rough hop-vine climbs the post of the porch.

And the little girl goes on looking. And in that pure gaze

The whole world to its very end is reflected.

 

It, that wondrous world, truly for the first time

Has captivated her, like the most marvelous of marvels,

And into the depths of her soul, like living fellow travelers,

Have entered both that house, and that garden, and the forest.

 

And many days will pass. And both the pain of a heart in turmoil

And happiness will be her lot. But even as a wife, as a mother,

Even until the gray hair on her head, she will recall

The blessed sense of that brief moment.

 

d

 

Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

 

Childhood

 

Eyes that are huge under eyelashes shadow,

The eyes of an elegant doll, sparkling, clear;

Trusting and rounded, wide-open, they glow,

The childish pupils take in all that is near. 

 

What is she looking at? What’s there appealing

In the cottage, the garden and vegetable plot,

Where, bending towards bushes, her father is kneeling,

Humming and fixing and trimming black rot?

 

Two scraggly roosters near trellis are fighting,

On front porch a hop-vine ascends the near post.

The girl gazes on, in her eyes pure, inviting,

The world is reflected to its ultimate endmost.

 

That marvel of marvels, the world rife with wonders,

Has mesmerized her for the very first time,

And that house, and the garden, the trees in vast numbers

Congregate in her soul, where they quaver and chime.

 

And the years will fly by; she’ll know the heart’s passion.

She’ll be happy and sad, a wife and mother be.

But then even later, with hair gray and ashen,

In her memory that brief precious moment she’ll see.

 

 

Translation of Poem by Nikolai Zabolotsky, Николай Заболоцкий, "Ласточка," THE SWALLOW

 

Николай Заболоцкий

(1903-1958)

 

Ласточка

Славно ласточка щебечет,
Ловко крыльями стрижет,
Всем ветрам она перечит,
Но и силы бережет.
Реет верхом, реет низом,
Догоняет комара
И в избушке под карнизом
Отдыхает до утра.

Удивлен ее повадкой,
Устремляюсь я в зенит,
И душа моя касаткой
В отдаленный край летит.
Реет, плачет, словно птица,
В заколдованном краю,
Слабым клювиком стучится
В душу бедную твою.

Но душа твоя угасла,
На дверях висит замок.
Догорело в лампе масло,
И не светит фитилек.
Горько ласточка рыдает
И не знает, как помочь,
И с кладбища улетает
В заколдованную ночь.

1958

 

 

d

 

Literal Translation

 

The Swallow

 

Gloriously the swallow chirps,

Skillfully clips with her wings,

Opposes all the winds,

But preserves her strength.

Flits up, flits down,

Overtakes a mosquito,

And in her little hut beneath the cornice

Rests until the morning.

 

Struck by her behavior,

I rush out into the zenith,

And my soul, hirundine now,

Flies off to distant lands.

It flits, weeps, as a bird does,

In that enchanted realm,

With weak little beak it pecks

At your poor soul.

 

But your soul has expired,

A lock hangs on the doors.

The oil in the lamp has burned down,

And the little wick does not gleam.

Bitterly the swallow sobs

And does not know how to help,

And from the graveyard flies off

Into the enchanted night.

 

d

 

Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

 

The Swallow

 

Through the world chirps the swallow un-chagrined,

Her wings slice the air with consummate perfection; 

Intrepid she fends off the fiercest of winds,

Preserving her strength, never prone to dejection.

Up she flits, down she flits, to the sky’s edge,

Snaps up a mosquito in mid-swoop, and diving,

Into her hovel she scoots neath the ledge;

She’ll rest there till sunrise, at ease with life, thriving.

 

In thrall to her stalwart and sprightly panache,

I set off in search of some far Land of Beulah;

My soul is hirundine, in yearning awash,

Can it be that I’ll find you in Ultima Thule?

My essence swoops up with an avian twitter,

Seeks sustenance, perches on wonderland knoll,

Finds what could be you in a dim spot aglitter,

With its weak little beak pecks at your forlorn soul.

 

But your soul, woe is me, has relinquished all glimmer,

On the door of your lifeforce there hangs a dire lock.

The oil in the lamp has burned down, lost its shimmer,

And the dark has the wick in a wretched headlock. 

The swallow sobs bitterly, tweets out despair,

For she has not a clue how to be of assistance;

With a gurgle-twit cry she goes swoop through the air,

From the graveyard and off into night’s grim persistence.   

 

 

 

Translation of Poem by Nikolai Zabolotsky, Николай Заболоцкий, "Уступи мне, скворец, уголок," "LET ME LODGE, STARLING BIRD, IN YOUR BIRDHOUSE COLUMBARY"

Starling Murmuration in Ireland, James Crombie Photo

Nikolai Zabolotsky

(1903-1958)

 

                         Уступи мне, скворец, уголок

Уступи мне, скворец, уголок,
Посели меня в старом скворешнике.
Отдаю тебе душу в залог
За твои голубые подснежники.

 

И свистит и бормочет весна.
По колено затоплены тополи.
Пробуждаются клены от сна,
Чтоб, как бабочки, листья захлопали.

И такой на полях кавардак,
И такая ручьев околесица,
Что попробуй, покинув чердак,
Сломя голову в рощу не броситься!

Начинай серенаду, скворец!
Сквозь литавры и бубны истории
Ты — наш первый весенний певец
Из березовой консерватории.

Открывай представленье, свистун!
Запрокинься головкою розовой,
Разрывая сияние струн
В самом горле у рощи березовой.

Я и сам бы стараться горазд,
Да шепнула мне бабочка-странница:
«Кто бывает весною горласт,
Тот без голоса к лету останется».

 

А весна хороша, хороша!
Охватило всю душу сиренями.
Поднимай же скворешню, душа,
Над твоими садами весенними.

 

Поселись на высоком шесте,
Полыхая по небу восторгами,
Прилепись паутинкой к звезде
Вместе с птичьими скороговорками.

Повернись к мирозданью лицом,
Голубые подснежники чествуя,
С потерявшим сознанье скворцом
По весенним полям путешествуя.

 1946

                                                                                  d

 

Literal Translation

Let me have, starling, a little corner,

Lodge me in your old starling bird-house.

I’ll put down my soul as collateral

In exchange for your sky-blue snowdrops.

 

Spring is whistling, murmuring.

The poplar trees are up to their knees in water.

The maples are awakening from their sleep,

In order to flap their leaves like butterflies.

 

And there’s such hurly-burly in the fields,

And the brooks are in such a rigmarole,

That just try abandoning your garret room

And not rushing headlong out into the grove!

 

Begin the serenade, starling!

Through the kettledrums and tambourines of history

You are our first spring singer

From the birch tree conservatory.

 

Open the performance, whistler!

Throw back your rosy little head,

Ripping asunder the glitter of strings

In the very throat of the birch grove.

 

I’d be inclined to give it a shot myself,

But a little pilgrim-butterfly whispered to me:

“He who gets loud-mouthed in the springtime

By summer finds himself without a voice.”

 

But the spring is fine, so fine!

All of my soul feels enveloped in lilacs.

Raise high your birdhouse, soul,

Over your springtime gardens.

 

Settle in on the top of a high pole,

Spread coruscations of bliss over the sky,

Attach yourself by a spiderweb to a star

Together with tongue-twister cries of the birds.

 

Turn your head and face the world,

Paying honor to the sky-blue snowdrops,

With the starling who has lost consciousness

Sojourning across the vernal fields.

 

                                                             James Crombie Photo

d

 

Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

 

Let me lodge, starling-bird, in your birdhouse columbary.

Move me in, lock and stock, to your starling hidey-hole.

Bring me some snowdrops sky-blue, don’t be wary.

You can have a lien-note on my introverted soul.

 

Spring whistles and mutters its murmurings vernal.

Poplar trees are standing in the water up to knees.

Maples yawn and stretch awake from sleepy-time hibernal;

They flap their leaves like butterflies in breeze.

And the fields writhe in such a zealous spring commotion,

And the brooks are babbling total wacko balderdash;

Can I sit all cooped up inside and not succumb to motion?

No! Breakneck to the birch groves I must dash.

Serenade me, feathered fowl, commence to singing, starling!

Let the tambourines and drumbeats ding and pound;

You’re the first spring warbler in the woodsy choir, darling,

Summa cum alumnus of the birch-school in the round.

 

Birdie songster, launch your vernal chirp-and-cheep routine!

Proudly raise your pinkish head and sing out raucously;

Rip and tear the sinews from the chords that glitter-gleam

In the lusty throat of every birch grove bird that be.

 

Thought I’d like myself to maybe try to have a go,

But a passing butterfly lit on my ear and shushed:

“He who chirps and twitters loud in any spring meadow,

Come the summer finds his voice is hoarse and sadly hushed.”  

 

But spring’s a ball, a fest held high on eagle’s lofty aerie,

My soul is floating free, exulting, fully lilac-swathed.

Raise up, dear soul, to heaven’s heights your brilliant columbary,

O’er gardens that in vernal mist are gently, softly bathed.

 

Make your home, breath of life, on a tall pole far-bizarre,

Spreading spangled bliss and rapture through the skies;

Cast out a gossamer, latch on a polestar,

You and your gibble-and-gabble bird cries.

 

Turn your head now, face to face with universe and nation, 

Say a prayer for snowdrops, to their sky-blue bow and scrape,

Join the starling birdie as he swoons in murmuration, 

Take a swoop-ride with the swarm o’er lustrous spring landscape.

 

 

d

 

Translator’s Notes

 

Commentary in Russian below is from the Website stikhi-rus.ru; here, in English, are some of the most salient points:

 

Nikolai Zabolotsky (1903-1958) fell into the maw of the Stalinist terror, spending some seven years in concentration camps and exile. In 1946, thanks to the influence of Aleksandr Fadeev, head of the Soviet Writers Union, he was allowed to return to Moscow, but had no roof over his head. The writer V.P. Ilenkov, a man of magnanimous and generous character, offered Zabolotsky his dacha at the writers’ colony of Peredelkino. As Nikolai Chukovsky recalls, “the birch grove had an ineffable charm, teeming with birds, and it extended right up to Ilenkov’s dacha.” One can only imagine with what exultation Zabolotsky, newly freed from his ordeal, contemplated the meadows and birds, when he wrote the exuberant poem about starlings, snowdrops and birches in the spring of 1946.

 

Stalin, however, still had seven years to live, and once having experienced Stalinist repression, one does not soon forget. Zabolotsky’s son mentions how the poet revised the sixth stanza, “softening its too autobiographical tone.” Here’s how the original read:

 

Я и сам бы стараться горазд,
Да облезли от холода перышки.
Если смолоду будешь горласт,
Перехватит дыхание в горлышке –

 

Literal Translation:

Thought I’d like myself to have a go,

But my feathers have thinned out in the cold.

If you get too loudmouthed in your youth

Your breath tends to catch in your throat.

 

d

Анализ стихотворения.

В 1946 году благодаря заступничеству Фадеева поэт Николай Заболоцкий вернулся из ссылки. Страдания семи долгих лагерных и ссыльных лет были наконец-то позади. Не было только крыши над головой. Писатель
В.П. Ильенков - человек отважного и великодушного характера - любезно предоставил Заболоцким свою дачу в Переделкине.
Николай Чуковский вспоминает: "березовая роща неизъяснимой прелести, полная птиц, подступала к самой даче Ильенкова". Об этой березовой роще в 1946 году поэт напишет дважды:

Открывай представленье, свистун!
Запрокинься головкою розовой,
Разрывая сияние струн
В самом горле у рощи березовой.
("Уступи мне, скворец, уголок").

Многочисленные аллитерации ("Уступи мне, скворец, уголок, / Посели меня
в старом скворечнике..."), и повторы глаголов ("Уступи...",
"Посели...", "Начинай...", "Открывай...", "Запрокинься...",
"Поднимай...", "Поселись...", "Прилепись...", "Повернись..."),
рифмующихся по горизонтали и вертикали.

И не случайно на этом звуковом фоне в стихотворении "Уступи мне, скворец, уголок" возникает ряд "музыкальных метафор": здесь и "серенада", и "литавры", и "бубны", и "Березовая консерватория", и "струны".

Уступи мне, скворец, уголок,
Посели меня в старом скворечнике.
Отдаю тебе душу в залог
За твои голубые подснежники...
Повернись к мирозданью лицом,
Голубые подснежники чествуя,
С потерявшим сознанье скворцом
По весенним полям путешествую.

Интересное сравнение первоначального и окончательного вариантов шестой строфы в стихотворении "Уступи мне, скворец, уголок", написанного в 1946 году. Сталин проживет еще около семи лет, и Заболоцкий (лагерные воспоминания держали поэта в состоянии вечного страха) исправит, по свидетельству его сына Никиты Николаевича, шестую строфу, "смягчив слишком автобиографическое ее звучание". Первоначальный вариант строфы:

Я и сам бы стараться горазд,
Да облезли от холода перышки.
Если смолоду будешь горласт,
Перехватит дыхание в горлышке -

Преобразился (не став лучше!) таким образом:

Я и сам бы стараться горазд,
Да шепнула мне бабочка-странница:
"Кто бывает весною горласт,
Тот без голоса к лету останется".

У Заболоцкого своя манера повествования, философский взгляд на мир, на окружающую природу. Он видит, как все на земле взаимосвязано и хрупко. Поэт сознает себя составной частью этого прекрасного и гармоничного мира. В сознании поэта природа и человек неразрывно связаны. Они дополняют друг друга, порой вступают в конфликт, но не могут существовать один без другого. Произведения Заболоцкого, посвященные природе, различаются по своим настроениям, чувствам. Постоянным остается лишь одно -сознание величия природы, ее необходимости для человека, который является ее сыном и в то же время ее творцом.
Стихотворения поэта заставляют и нас задуматься, иначе взглянуть на окружающий мир.

 

 

 video presentation/reading on the YouTube website "Pink Lady":

https://www.youtube.com/watch?v=qZ4Zn0QPG4c&ab_channel=PinkLady