On Swaddling

 

Swaddling

The medical rationale in seventeenth-century England: the limbs of a child were tender and could easily bow or bend, taking diverse shapes. There was also the popular fear that unless restrained an infant might tear off its own ears, scratch out its eyes or break its legs. Modern studies have shown that swaddling is convenient for adults, since it slows down the infant’s heartbeat, induces longer sleep and makes for less crying. Russian infants to this very day are still swaddled.

 [excerpted from the book by U.R. Bowie, Here We Be. Where Be We?]

On Human Suffering

 

Suffer Your Way Off This Earth

When one of Vas. Vas. Rozanov’s brothers died suddenly in his sleep, a female relative was horrified, not because he had not been shriven and received last rites from the church, but because he had not suffered. “How hideous that is, to die without having agonized your way into the other world, without having expiated your sins in pain, without having suffered!”

Rozanov, A Dark Visage

 

Old Irish Prayer

Dear Lord, please send me a quick and painless death.

 

Nope. Sorry, homosapien. You want to die right with the Lord, you got to agonize your way into Death, and the more lengthy and drawn-out the suffering is, the better the Lord feels about it.

 

To follow this logic to its conclusion, we can justify the existence of nursing homes. These way stations to Death, havens for the useless and superannuated, allow for the proper agonizing and suffering that is a prerequisite for entering the Other World.

[excerpted from the book by U.R. Bowie: Here We Be. Where Be We?]

Translation of Poem by A.A. Fet, Афанасий Фет, "V" ("Устало все кругом, устал и цвет небес")

                                                   Isaac Levitan, "Moonlit Night," 1888

 

Афанасий Фет
(1820-1892)

 

V

Устало все кругом, устал и цвет небес,
И ветер, и река, и месяц, что родился,
И ночь, и в зелени потусклой спящий лес,
И желтый тот листок, что наконец свалился.

Лепечет лишь фонтан средь дальней темноты,
О жизни говоря незримой, но знакомой...
О, ночь осенняя, как всемогуща ты
Отказом от борьбы и смертною истомой.

 24 августа 1889

d

Literary Translation/Adaptation

V

The color of the sky is drained, and everything feels tired,
The river and the wind, the faint moon newly born,
The night as well, the sleeping wood in green diffuseness mired,
And that small yellow leaf, which finally lost its grip, airborne.

The only sound is fountain babbling midst far murk of diffidence,
Speaking of a life unseen but known to man alway . . .
O night autumnal, steeped you are in stark omnipotence,
In abjuration of the fight, in deathly languor’s sway.
 

 

 

d

Note From Internet (ВИКИТЕКА)

Примечания

 Впервые - РО, 1890, № 2, стр. 623.

 А. А. Фет. Вечерние огни. Серия «Литературные памятники» Издание подготовили: Д. Д. Благой, М. А. Соколова. М., «Наука», 1981

 Авторизованный текст — в письме к К. Р. от 28 августа 1889 г. (ПД), в котором Фет писал: «В настоящее время наступили неприятные холода, у нас совершенно преждевременные; но дня два тому назад была изумительная осенняя ночь, вызвавшая у меня следующие строки…» (ПД). Авторизованный текст стихотворения имеется также и в письме к Полонскому от 26 августа (ПД), в котором поэт сообщал, что написал его «третьего дня». 31 августа Полонский ответил Фету: «…Отменою борьбы — это не ясно: ночь, как и все на свете, как и я, грешный, никакой борьбы отменить не может, — я бы сказал проще: „своею тишиной и смертною истомой“ <под строкой Полонский делает сноску: "даже, по-моему, лучше: отсутствием борьбы">. Тут нужна тишина, — нужна для того, чтобы ты слышал, как лепечет фонтан» (ПД). В ответном письме от 4 сентября 1889 г. Фет подробно объясняет смысл двух последних строк: «…В предыдущем стихе указывается не на сладость или приятность осенней ночи, а на её всемогущество. Чем же высказывается это всемогущество? Всемогущество может высказываться только активно, а не пассивно <...> Чем же у меня ночь доказывает свое всемогущество? Она и сама заражена и меня квасит смертною истомой. Это не шуточное дело. Чем неё ещё она проявляет свое действие? Тишина её может быть прелестным её качеством, но не воздействием на меня. Живой, я с утра до вечера сижу в борьбе пожирания одного другим, и вдруг, открывая балкон, я поражен, что ночь не принимает, не допускает к себе этой борьбы, и чувствую, что если и я попаду в неё, то она и во мне убьет это чувство борьбы. Ты совершенно справедливо заметил, что отменять или подтверждать может только существо сознательное, а не ночь или что-либо тому подобное, но оттенок нужной мне мысли сохранит другое слово: отказом от борьбы. Слабый столик может заставить меня целый час простоять с подносом с фруктами или с бумагами к докладу, отказываясь удержать эти предметы на своих хилых ножках. Между тем, никакая философия не воспретит мне сказать: этот стол, стул отказался мне служить. И потому, с твоего разрешения, ставлю: „Отказом от борьбы“» (ПД). 1 октября Полонский писал: «По-моему, и ты попал прямо в точку, заменивши слово отменою — отказом от борьбы» (ПД). Печатается с исправлением даты 1890 г., указанной в ВО, на 1889 г. В журнале датируется «24 августа 1889», что подтверждается письмами Фета к Полонскому и К. Р.

 Вариант строки 8: Отменою борьбы и смертною истомой. [Письма (ПД)].

Bobby Goosey, "An Imprecation"

 

Bobby Lee Goosey

 

An Imprecation, To Be Used in Addressing Political or Religious Fanatics Worldwide

Bullock ballocks,

Bullocks’ ballocks,

Great big bleeding bloody randy

Bullock ballocks,

And dogmerds,

Stinking filthy dogmerds,

To you.

 

[From Bobby Goosey’s Handbook of Best Imprecations]

Translation of Poem by Afanasy Fet, ЛИХОРАДКА, "The Fever Fiends"

 

Afanasy Fet
(1820-1892)

 

ЛИХОРАДКА

 

— Няня, что-то всё не сладко, —
Дай-ка сахар мне да ром.
Всё как будто лихорадка,
Точно холоден наш дом…

— Ах, родимый, Бог с тобою:
Подойти нельзя к печам!
При себе всегда закрою, —
Топим жарко, знаешь сам.

 

— Ты бы шторку опустила…
Дай-ка книгу… — Не хочу…
Ты намедни говорила,
Лихорадка… Я шучу!..
 

— Что за шутки! Спозаранок,
Уж поверь моим словам,
Сёстры, девять лихоманок,
Часто ходят по ночам.

 

Вишь, нелёгкая их носит
Сонных в губы целовать!
Всякой болести напросит,
И пойдёт тебя трепать.

 

— Верю, няня! Нет ли шубы?..
Хоть всего не помню сна, —
Целовала крепко в губы…
Лихорадка ли она?

 

1847

 

Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

                                                             The Fever Fiends
 
--Nanny, dear, things taste so sour;
Bring me sugar in some rum.
I feel all feverish and dour,
Our house is cold, and I’m all numb . . .

--Oh, dear child, may God bless you;
Don’t get near stoves; oh no, do not!
I always keep my door pulled to,
You know we heat the house too hot.

--You should have put the curtain down . . .
Give me a book . . . No, never mind . . .
Just now you said there’s ghouls around . . .
I was joking! . . . That’s ill-timed . . .
 
--Don’t tell jokes in morning light!
Trust me when I speak of mayhem;
Evil sisters walk by night,
The fever fiends, there’s nine of them,
 
They’re sent by him, the evil one
To sleeping men; they kiss your lips!
He brings afflictions, fevers and
Now he’s sicced on you his imps.

--I think you’re right! Bring some hot tea.
The dream was fuzzy, but it seemed
She kissed me on the lips . . .  woe’s me!
Could she have been a fever fiend?
 

 

Translation of Poem by Afanasy Fet, "Ласточки пропали, SWALLOWS GONE

                                                        Blok Verses on Wall in Holland

Afanasy Fet
(1820-1892)

 

Ласточки пропали,
А вчера зарей
Всё грачи летали
Да как сеть мелькали
Вон над той горой.

С вечера всё спится,
На дворе темно.
Лист сухой валится,
Ночью ветер злится
Да стучит в окно.

Лучше б снег да вьюгу
Встретить грудью рад!
Словно как с испугу
Раскричавшись, к югу
Журавли летят.

Выйдешь — поневоле
Тяжело — хоть плачь!
Смотришь — через поле
Перекати-поле
Прыгает как мяч.

 [1854]

 

d

 

Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

Swallows gone, all southbound;
Yesterday at sunrise
Rooks were massing, black-gowned,
Scintillating, wheeling round
On that yonder rise.
 
Gloaming now, all’s sleeping,
Outside murk and rain.
Dry leaf windborne sweeping,
Wind at midnight shrieking,
Knocks at windowpane.
 
Send me snow, a whiteout,
Air to breathe that’s robust!
As if in fear or misdoubt,
Cranes are trilling, calling out,
Flying on a southward gust.
 
You go outside, and, perforce,
So grim—my God!—remorse.
You look across the grassland sprawl:
A tumbleweed on aimless course
Is bouncing like a ball.
 

Translation of Poem by Sergei Yesenin, Сергей Есенин, "Не жалею, не зову, не плачу," " I don't complain, nor call for help"

 

Sergei Yesenin

(1895-1925)

 

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.

 

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком,

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком.

 

Дух бродяжий! ты все реже, реже

Расшевеливаешь пламень уст

О, моя утраченная свежесть,

Буйство глаз и половодье чувств!

 

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

 

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с кленов листьев медь…

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть.

 

Сергей Есенин/ 1921

 

d

Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

I don’t complain, nor call for help, nor wail;

All will dissolve: white haze on apple trees.

Enveloped in life’s gilded rot, travail,

My youth will waft away into the breeze. 

 

O heart, when chilly winds assail you daily,

You’ll beat with far less vigor and panache;

And you won’t gallivant barefooted gaily,

Down pathways all in birch and glee awash. 

 

Ah, my vagrant spirit! So seldom now forthrightness 

Will stir my lips to rants of wrath coarse-grained;

Woe, my lost and long-lamented ripeness,

Dimmed eyes, high waters of my feelings waned!

 

All wishes now are meagre, skimpy, muted,

Is this my life, or something dreamed or spawned?

As if on steed rose-pink and fleet, sure-footed,

I galloped through a mist as daylight dawned.

 

We all of us live in a world that’s finite,

While maple leaves of copper-red stain sky . . .

Surely we’ve been blessed in timeless starlight, 

For having had this chance to bloom and die.

 

                                                                   Yesenin, Moscow, 1922

Bobby Goosey, WHATEVER WHEREVER

 

Bobby Lee Goosey

Whatever Wherever

 

--You know where we’re headed? You know where we’re going? You know where we’re bound? Know where?

--No, where? You know where?

--Yes. I know where we’re headed and I know where we’re bound and I know where we’re going. You don’t know where?

--No, where? . . . Oh, there . . . Nowhere . . . Well, anyway, I hope we all like it when we get there. It might be a wonderful place, Nowhere. Yes, I think it might be just fine. It doesn’t have to be anywhere to be nice, does it? I believe I’ll like being there . . . or nonbeing . . .

 

[from the book titled Bobby Goosey’s Compendium of Perfectly Sensible Nonsense]

                                                              Kafka, by David Levine