Белла
Ахмадулина
Немота
Кто же был так
силен и умен?
Кто мой голос из горла увел?
Не умеет заплакать о нем
рана черная в горле моем.
Сколь достойны
хвалы и любви,
март, простые деянья твои,
но мертвы моих слов соловьи,
и теперь их сады — словари.
— О, воспой! — умоляют уста
снегопада, обрыва, куста.
Я кричу, но, как пар изо рта,
округлилась у губ немота.
Вдохновенье — чрезмерный,
сплошной
вдох мгновенья душою немой,
не спасет ее выдох иной,
кроме слова, что сказано мной.
Задыхаюсь, и
дохну, и лгу,
что еще не останусь в долгу
пред красою деревьев в снегу,
о которой сказать не могу.
Облегчить
переполненный пульс —
как угодно, нечаянно, пусть!
И во все, что воспеть тороплюсь,
воплощусь навсегда, наизусть.
А за то, что была
так нема,
и любила всех слов имена,
и устала вдруг, как умерла, —
сами, сами воспойте меня.
1966
d
Who ripped out my voice
by the roots from my throat?
What’s left in my throat
but a wound black with blood,
a wound that can’t weep for the voice,
can’t emote.
Father March, are your workings
and doings and deeds.
But the nightingale songs of my words once hereof
are demised, and the words newly freed
are now back to the lexicons gone.
“sing of snowfall and precipice, chaparral places.”
Then I scream, but the scream is as steam
that out of the numbness
of mouth moistness races,
while muteness my numb lips encases.
inhaling of an instant by dumbed-down soul sailing;
and no kind of ex-spiring, exhaling saving,
naught but a word out of my mouth come wailing.
claiming I no longer feel knee-deep in debt
to the loveliness of the spruce trees in the snow,
which I want to describe, but I can’t; woe’s me woe.
I’d love some relief,
Let it come to my fief, leitmotif!
And in all that I hasten to sing/glorify
let my me be embodied forever, my I.
for my love of the names of the words whorled-volute,
for the way I gave out and just wasted away,
eulogize me, send some praise out my way.
No comments:
Post a Comment