Translations: The Bestest of the Best, TWENTY-TWO, Nikolay Zabolotsky, "Уступи мне, скворец, уголок," LET ME LODGE, STARLING-BIRD

                                  Starling Murmuration in Ireland, James Crombie Photo

Nikolai Zabolotsky

(1903-1958)

 

Уступи мне, скворец, уголок,
Посели меня в старом скворешнике.
Отдаю тебе душу в залог
За твои голубые подснежники.

И свистит и бормочет весна.
По колено затоплены тополи.
Пробуждаются клены от сна,
Чтоб, как бабочки, листья захлопали.

И такой на полях кавардак,
И такая ручьев околесица,
Что попробуй, покинув чердак,
Сломя голову в рощу не броситься!

Начинай серенаду, скворец!
Сквозь литавры и бубны истории
Ты — наш первый весенний певец
Из березовой консерватории.

Открывай представленье, свистун!
Запрокинься головкою розовой,
Разрывая сияние струн
В самом горле у рощи березовой.

Я и сам бы стараться горазд,
Да шепнула мне бабочка-странница:
«Кто бывает весною горласт,
Тот без голоса к лету останется».

А весна хороша, хороша!
Охватило всю душу сиренями.
Поднимай же скворешню, душа,
Над твоими садами весенними.

 

Поселись на высоком шесте,
Полыхая по небу восторгами,
Прилепись паутинкой к звезде
Вместе с птичьими скороговорками.

Повернись к мирозданью лицом,
Голубые подснежники чествуя,
С потерявшим сознанье скворцом
По весенним полям путешествуя.

 1946

 

 

d

 
                                                                      Literal Translation

Let me have, starling, a little corner,
Lodge me in your old starling bird-house.
I’ll put down my soul as collateral
In exchange for your sky-blue snowdrops.
 
Spring is whistling, murmuring.
The poplar trees are up to their knees in water.
The maples are awakening from their sleep,
In order to flap their leaves like butterflies.
 
And there’s such hurly-burly in the fields,
And the brooks are in such a rigmarole,
That just try abandoning your garret room
And not rushing headlong out into the grove!
 
Begin the serenade, starling!
Through the kettledrums and tambourines of history
You are our first spring singer
From the birch tree conservatory.
 
Open the performance, whistler!
Throw back your rosy little head,
Ripping asunder the glitter of strings
In the very throat of the birch grove.
 
I’d be inclined to give it a shot myself,
But a little pilgrim-butterfly whispered to me:
“He who gets loud-mouthed in the springtime
By summer finds himself without a voice.”
 
But the spring is fine, so fine!
All of my soul feels enveloped in lilacs.
Raise high your birdhouse, soul,
Over your springtime gardens.
 
Settle in on the top of a high pole,
Spread coruscations of bliss over the sky,
Attach yourself by a spiderweb to a star
Together with tongue-twister cries of the birds.
 
Turn your head and face the world,
Paying honor to the sky-blue snowdrops,
With the starling who has lost consciousness
Sojourning across the vernal fields.
 
d
 
                                                    Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie
 
Let me lodge, starling-bird, in your birdhouse columbary.
Move me in, lock and stock, to your starling hidey-hole.
Bring me some snowdrops sky-blue, don’t be wary,
You can have a lien-note on my introverted soul.
 
Spring whistles and mutters its murmurings vernal.
Poplar trees are standing in the water up to knees.
Maples yawn and stretch awake from sleepy-time hibernal;
They flap their leaves like butterflies in breeze.

And the fields writhe in such a zealous spring commotion,
And the brooks are babbling total wackadoodle balderdash;
Can I sit here cooped up inside and not succumb to motion?
No! Breakneck to the birch groves I must dash.

Serenade me, feathered fowl, commence to singing, starling!
Let the tambourines and drumbeats ding and pound;
You’re the first spring warbler in the woodsy choir, darling,
Summa cum alumnus of the birch-school in the round.
 
Birdie songster, launch your vernal chirp-and-cheep routine!
Proudly raise your pinkish head and sing out raucously;
Rip and tear the sinews from the chords that glitter-gleam
In lusty throat of every birch grove bird that sing and be.
 
Thought I’d like myself to maybe try to have a go,
But a passing butterfly lit on my ear and shushed:
“He who chirps and twitters loud in any spring meadow,
Come the summer finds his voice is hoarse and sadly hushed.” 
 
But spring’s a ball, a fest held high on eagle’s lofty aerie,
My soul is floating free, exulting, fully lilac-swathed.
Raise up, dear soul, to heaven’s heights your brilliant columbary,
O’er gardens that in vernal mist are gently, softly bathed.
 
Make your home, breath of life, on a tall pole far-bizarre,
Spreading spangled bliss and rapture through the lofty skies;
Cast out a gossamer, latch on a polestar,
You and your gibble-and-gabble bird cries.
 
Turn your head now, face to face with universe and nation,
Say a prayer for snowdrops, to their sky-blue bow and scrape,
Join the starling birdie as he swoons in murmuration,
Take a swoop-ride with the swarm o’er lustrous spring landscape.
 
 
                    d
 
                                                                   Translator’s Notes
 
Commentary in Russian below is from the Website stikhi-rus.ru; here, in English, are some of the most salient points:
 
Nikolai Zabolotsky (1903-1958) fell into the maw of the Stalinist terror, spending some seven years in concentration camps and exile. In 1946, thanks to the influence of Aleksandr Fadeev, head of the Soviet Writers Union, he was allowed to return to Moscow, but had no roof over his head. The writer V.P. Ilenkov, a man of magnanimous and generous character, offered Zabolotsky his cottage at the writers’ colony of Peredelkino. As Nikolai Chukovsky recalls, “the birch grove had an ineffable charm, teeming with birds, and it extended right up to Ilenkov’s dacha.” One can only imagine with what exultation Zabolotsky, newly freed from his ordeal, contemplated the meadows and birds, when he wrote, in the spring of 1946, the exuberant poem about starlings, snowdrops and birches.
 
Stalin, however, still had seven years to live, and once having experienced Stalinist repression, one does not soon forget. Zabolotsky’s son mentions how the poet revised the sixth stanza, “softening its too autobiographical tone.” Here’s how the original read:
 
Я и сам бы стараться горазд,
Да облезли от холода перышки.
Если смолоду будешь горласт,
Перехватит дыхание в горлышке –

Literal Translation:
Thought I’d like myself to have a go,
But my feathers have thinned out in the cold.
If you get too loudmouthed in your youth
Your breath tends to catch in your throat.
 
d
 
                                                           Анализ стихотворения

В 1946 году благодаря заступничеству Фадеева поэт Николай Заболоцкий вернулся из ссылки. Страдания семи долгих лагерных и ссыльных лет были наконец-то позади. Не было только крыши над головой. Писатель В.П. Ильенков - человек отважного и великодушного характера - любезно предоставил Заболоцким свою дачу в Переделкине. Николай Чуковский вспоминает: "березовая роща неизъяснимой прелести, полная птиц, подступала к самой даче Ильенкова". Об этой березовой роще в 1946 году поэт напишет дважды:

Открывай представленье, свистун!
Запрокинься головкою розовой,
Разрывая сияние струн
В самом горле у рощи березовой.
("Уступи мне, скворец, уголок").

Многочисленные аллитерации ("Уступи мне, скворец, уголок, / Посели меня
в старом скворечнике..."), и повторы глаголов ("Уступи...",
"Посели...", "Начинай...", "Открывай...", "Запрокинься...",
"Поднимай...", "Поселись...", "Прилепись...", "Повернись..."),
рифмующихся по горизонтали и вертикали.

И не случайно на этом звуковом фоне в стихотворении "Уступи мне, скворец, уголок" возникает ряд "музыкальных метафор": здесь и "серенада", и "литавры", и "бубны", и "Березовая консерватория", и "струны".

Уступи мне, скворец, уголок,
Посели меня в старом скворечнике.
Отдаю тебе душу в залог
За твои голубые подснежники...
Повернись к мирозданью лицом,
Голубые подснежники чествуя,
С потерявшим сознанье скворцом
По весенним полям путешествую.

Интересное сравнение первоначального и окончательного вариантов шестой строфы в стихотворении "Уступи мне, скворец, уголок", написанного в 1946 году. Сталин проживет еще около семи лет, и Заболоцкий (лагерные воспоминания держали поэта в состоянии вечного страха) исправит, по свидетельству его сына Никиты Николаевича, шестую строфу, "смягчив слишком автобиографическое ее звучание". Первоначальный вариант строфы:

Я и сам бы стараться горазд,
Да облезли от холода перышки.
Если смолоду будешь горласт,
Перехватит дыхание в горлышке -

Преобразился (не став лучше!) таким образом:

Я и сам бы стараться горазд,
Да шепнула мне бабочка-странница:
"Кто бывает весною горласт,
Тот без голоса к лету останется".

У Заболоцкого своя манера повествования, философский взгляд на мир, на окружающую природу. Он видит, как все на земле взаимосвязано и хрупко. Поэт сознает себя составной частью этого прекрасного и гармоничного мира. В сознании поэта природа и человек неразрывно связаны. Они дополняют друг друга, порой вступают в конфликт, но не могут существовать один без другого. Произведения Заболоцкого, посвященные природе, различаются по своим настроениям, чувствам. Постоянным остается лишь одно -сознание величия природы, ее необходимости для человека, который является ее сыном и в то же время ее творцом. Стихотворения поэта заставляют и нас задуматься, иначе взглянуть на окружающий мир.
 
 

                                                             James Crombie Photo