Ariadna Efron, Age 14
Copied from the Website, “Best Verses By Favorite Poets”:
В марте 1921 года восьмилетняя Ариадна
Эфрон отправила Анне Ахматовой из Москвы вот такое письмо:
"Дорогая Анна Андреевна!
Читаю Ваши стихи «Четки» и «Белую
Стаю». Моя любимая вещь, тот длинный стих о царевиче (поэма «У самого моря»).
Это так же прекрасно, как Андерсеновская русалочка, так же запоминается и ранит
— навек. И этот крик: Белая птица — больно! Помните, как маленькая русалочка
танцевала на ножах? Есть что-то, хотя и другое.
Эта белая птица — во всех Ваших
стихах, над всеми Вашими стихами. И я знаю, какие у нее глаза. Ваши стихи такие
короткие, а из каждого могла бы выйти целая огромная книга. Ваши книги — сверху
— совсем черные, у нас всю зиму копоть и дым. Над моей кроватью большой белый
купол: Марина вытирала стену, пока руки хватило, и нечаянно получился купол. В
куполе два календаря и четыре иконы. На одном календаре — Старый и Новый год
встретились на секунду, уже разлучаются. У Старого тощее и благородное тело, на
котором жалобно болтается такой же тощий и благородный халат. Новый — невинен и
глуп, воюет с нянькой, сам в маске. За окном новогоднее мракобесие. На
календаре — все православные и царские праздники. Одна иконочка у меня
старинная, глаза у Богородицы похожи на Ваши.
Мы с Мариной живем в трущобе.
Потолочное окно, камин, над которым висит ободранная лиса, и по всем углам
трубы (куски). — Все, кто приходит, ужасаются, а нам весело. Принц не может
прийти в хорошую квартиру в новом доме, а в трущобу — может.
Но Ваши книги черные только сверху,
когда-нибудь переплетем. И никогда не расстанемся. Белую Стаю Марина в одном
доме украла и целые три дня ходила счастливая. Марина все время пишет, я тоже
пишу, но меньше. Пишу дневник и стихи. К нам почти-то никто не приходит.
Из Марининых стихов к Вам знаю, что у
Вас есть сын Лев. Люблю это имя за доброту и торжественность. Я знаю, что он
рыжий. Сколько ему лет? Мне теперь восемь. Я нигде не учусь, потому что везде
без «ять» и чесотка.
Вознесение.
И встал и вознесся,
И ангелы пели,
И нищие пели.
А голуби вслед за тобою летели.
А старая матерь,
Раскрывши ладони:
— Давно ли свой первый
Шажочек ступнул!
Это один из моих последних стихов.
Пришлите нам письмо, лицо и стихи. Кланяюсь Вам и Льву.
Ваша Аля.
Деревянная иконка от меня, а
маленькая, веселая — от Марины".
Далее небольшая приписка от Марины
Цветаевой:
"Аля каждый вечер молится: —
«Пошли, Господи, царствия небесного Андерсену и Пушкину, — и царствия земного —
Анне Ахматовой».
#МосковскиеЗаписки (from the hashtag “Moscow Notes”)
d
Letter from eight-year-old Ariadna (“Alya”) Efron, daughter
of Marina Tsvetaeva, to Anna Akhmatova, March, 1921:
Dear Anna Andreevna,
The Ascension
And He stood up and ascended,
And the angels were singing,
And the beggars were singing.
While the doves behind you were flying.
And the old mother,
Spreading her hands, said,
“Can it have been
So long since he
Took his very first
Wee baby step!”
That’s one of my latest poems. Send us a letter, a picture
of your face and poems. I bow down to you and to Leo.
d
At the bottom a short note from Marina Tsvetaeva:
Alya prays every evening: “Send, Lord, the heavenly kingdom
to Andersen and Pushkin, and the earthly kingdom to Anna Akhmatova.”
d
Translator’s Note
She of the Ice-Blue Eyes: Ariadna Efron (1912-1975)
This letter speaks volumes if one reads between the lines. Ariadna
at age eight is totally upbeat, and obviously very bright. She and her mother
are living in terrible straitened circumstances. Note the mention of the smoke
and the soot accumulated in the “slum” where they live. The way Marina finds
joy in the Akhmatova book that she manages to steal. Not a word said here about
Alya’s younger sister Irina, who had starved to death the previous year, and
not a word about what, or how, they manage to eat. At that time in Moscow eating was a
serious everyday problem. Marina Tsvetaeva’s short life was enveloped in one
disastrous catastrophe after another. Ariadna, sadly, shared that life—and that
of the ill-fated Sergei Efron, her father.
d
Tsvetaeva Poem,“Going on Four”
Четвёртый
год...
Четвёртый год.
Глаза, как лёд,
Брови уже роковые,
Сегодня впервые
С кремлёвских высот
Наблюдаешь ты
Ледоход.
Льдины, льдины
И купола.
Звон золотой,
Серебряный звон.
Руки скрещены,
Рот нем.
Брови сдвинув — Наполеон! —
Ты созерцаешь — Кремль.
— Мама, куда — лёд идёт?
— Вперёд, лебедёнок.
Мимо дворцов, церквей, ворот —
Вперёд, лебедёнок!
Синий
Взор — озабочен.
— Ты меня любишь, Марина?
— Очень.
— Навсегда?
— Да.
Скоро — закат,
Скоро — назад:
Тебе — в детскую, мне —
Письма читать дерзкие,
Кусать рот.
А лёд
Всё
Идёт.
March 24,
1916
Going on Four
Three
years old.
Eyes
like ice.
Eyebrows
deadly bold.
Today
the first time in your life
You
stand on Kremlin heights
And
watch, behold
The ice-blocks
flow.
Ice
floes, ice floes flow
And
cupolas of churches.
Peals of
gold that glow,
And
silvery peals in arches.
Arms
crossed on chest,
Mouth
mute.
A
furrowed brow: Napoleon!
As he
contemplates the Kremlin.
Mama,
where does the ice go?
Onward,
little swan of mine,
Past
palaces, churches, stately gates;
Onward,
little swan of mine!
Blue-eyed
Gaze is
troubled.
Do you
love me, Marina?
Very
much.
For ever
and all time?
I do.
Soon
will come the sundown,
Soon
we’ll head back home-bound:
You to
the nursery, and me—
To read
insolent letters
While
biting my lips testily.
Translation/Adaptation
by U.R. Bowie
No comments:
Post a Comment