Марина Цветаева
Marina Tsvetaeva
(1892-1941)
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей
меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
За правду, за игру…
— Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
Dec. 8, 1913
d
Literal Translation
How many
have fallen into that abyss,
Gaping in
the distance!
The day will
come when I as well will disappear
From the
surface of the earth.
It all will
congeal, everything that sang, that struggled,
That shone,
strained, burst,
Both the
green of my eyes, and the soft voice,
And the gold
of my hair.
And life
will still be, with its daily bread,
With the
forgetfulness of each day.
And
everything will still be—as if beneath the skies
I had never
even existed!
I, with
as-fickle-as-a-child expression on my face,
And I who
could not be angry for long,
Who so loved
the moment when the log
In the
fireplace turned to ash.
The
violincello, the cavalcades in the thicket,
And the bell
in the village . . .
But not me,
so alive, so genuine,
On this
tender earth!
I turn to
you all—for after all, I’ve never had
A sense of
measure—who is my intimate, who is a stranger?
To all I
demand I be believed,
And to all I
plead for love,
Both day and
night, in written word and orally,
[Love me]
for the sake of truth, a simple yes or no,
[Love me]
because so frequently I’m all too sad,
And I’m only
twenty years old.
Because you
can’t avoid the inevitable:
Forgiving me
for insults,
For all of
my unbridled tenderness
And the too proud
look on my face,
For the
rapidity of impetuous events,
For the
truth, and for play . . .
Listen! Love
me as well
For the fact
that I will die.
d
Literary Translation/Adaptation by U.R.
Bowie
So many have been swallowed up and perished,
Dissolving in that distant gaping chasm.
My time as well, this life that I have cherished
Will soon recede in one last gasping spasm.
Coagulate will all, will into stillness freeze,
Everything that sang and struggled, shone:
The green of my eyes, the voice with its muted unease,
And the hair streaming gold in the breeze as it’s blown.
And life will go on, all that give-us-our-daily-bread,
With the wallow of diurnal in oblivion/forget,
And all will be the same, all pages still misread,
As if I’d never whirled my way through being’s grim roulette.
My me will be gone, the innocent look on my face,
The me who never ever held a grudge!
That me who loved to watch a hearth log dissipate,
And turn to tender ashes, smoulder-smudge.
Who saw the cavalcades of riders through the forest,
Heard cellos play, the toll of bells in village church,
That me not be? Who throbbed with life’s exultant chorus,
Who safe in earth’s fond grasp did snugly perch.
To all of you appeal I, to intimates and strangers—
For, after all, I’ve always lacked a simple sense of measure—
I say to all, “Believe me, please,” we’re all too prone to dangers,
Please send to me some love as well, through fair or stormy weather.
You’ll do that, won’t you? Day and night, in written word
Or spoken. Send artless yeses, guileless nos, and sympathy aplenty,
For fact is little me’s so sad, a woeful dickeybird,
And one more thing you need to know: today I’m only twenty!
Send love, forgiveness, won’t you please? Send kindly dispensations,
From sinful ways, insults, offenses, calumnies, disgrace,
For my unbridled tenderness, for my perverse cunctations,
For all the pride and arrogance that’s plastered on my face,
For my impetuosity, effrontery nonplussed,
For truths I’ve told and games I play, for candor I defy . . .
Listen here now! That’s it! Love me you must
For one simple reason: because some day I’ll die.
Poem declaimed by Masha Matveychuk:
https://www.youtube.com/watch?v=FA2DJdwcuwg
No comments:
Post a Comment