Translation of Poem by Nikolay Zabolotsky, Николай Заболоцкий, "Поприщин," POPRISHCHIN

                                                                  Painting by Ilya Repin

Николай Заболоцкий
(1903-1958)

Поприщин

Когда замерзают дороги
И ветер шатает кресты,
Безумными пальцами Гоголь
Выводит горбатые сны.

 

И вот, костенея от стужи,
От непобедимой тоски,
Качается каменный ужас,
А ветер стреляет в виски,
А ветер крылатку срывает.
Взрывает седые снега
И вдруг, по суставам спадая,
Ложится — покорный — к ногам.

Откуда такое величье?
И вот уж не демон, а тот —
Бровями взлетает Поприщин,
Лицо поднимает вперед.

Крутись в департаментах, ветер,
Разбрызгивай перья в поток,
Раскрыв перламутровый веер,

Испания встанет у ног.
Лиловой червонной мантильей

Взмахнет на родные поля,

И шумная выйдет Севилья

Встречать своего короля.

А он — исхудалый и тонкий,
В сиянье страдальческих глаз,
Поднимется...
...Снова потемки,
Кровать, сторожа, матрас,
Рубаха под мышками режет,
Скулит, надрывается Меджи,
И брезжит в окошке рассвет.

Хлещи в департаментах, ветер,
Взметай по проспекту снега,
Вали под сугробы карету
Сиятельного седока.
По окнам, колоннам, подъездам,
По аркам бетонных свай
Срывай генеральские звезды,
В сугробы мосты зарывай.

Он вытянул руки, несется.
Ревет в ледяную трубу,
За ним снеговые уродцы,
Свернувшись, по крышам бегут.
Хватаются
За колокольни,
Врываются
В колокола,
Ложатся в кирпичные бойни
И снова летят из угла
Туда, где в последней отваге,
Встречая слепой ураган,—
Качается в белой рубахе
И с мертвым лицом —
Фердинанд.

 

 1928

d

                                                     Literary Translation/Adaptation by U.R. Bowie

                       Poprishchin

When winter’s ice freezes the roadways,
with shuddering crosses
on graves windblown gleamings, 
Gogol takes life
in his weird fingers edgeways
and conjures up
humpbackish dreamings.

And then, frozen stiff in the bones,
with a sense of unutterable  
grieving and longing,
to and fro swings
the dread midst tombstones,
while the wind blows
with spasmodic yawning, 
cracks your head, rips a wing
from a birdie who flies,
explodes the snowpiles
in fields ashen-gray,
then suddenly lies down,
abates and subsides,
submissively bows at your feet . . .  
goes away.
 
Where does it come from,
such splendor far-reaching?
not from some demon, you see;
on eyebrows he soars up,
the star-crossed Poprishchin,
his face searching where,
how to flee. 
 
Whirlwind, through government offices blow,
litter with quill-pens
the flow and the flux,
flaunting her pearl-handled
fan for pure show,
Spain will rise up in redux.
Her mantilla lilac
with heart-patterned rhinestones
she’ll brandish toward dear
homeward lands for a lark,
then boisterous Seville
will come out on her flagstones
to make welcome
her new-crowned monarch.
 
While he—thin and gangleshanked, frail,
his eyes glaring misery and torment,
rises up . . .
. . . to face darkness, travail,
his bed, and the orderlies, mattress,
a nightshirt in armpits cuts tightly,
while Madgie whines plaintively, whimpers,
and dawn gleams through window unsightly.
 
Whirlwind, through government offices rage,
snow-sweep the streets
and the avenues wide,
bury the carriage beneath snow’s rampage,
with bigwig who’s seated inside.
Blow past the columns,
the concrete that molders,
past entryways, arches, deep rifts,
rip off epaulettes from generals’ shoulders,
smother the bridges
in snowdrifts.
 
Extending his arms,  
reaching out, grasping,
he’s borne on in loftiness, soaring,
in horn made of ice blasts a tune;
pursuing him, snowfreaks are roaring,
rolling in rings
over rooftops ice-strewn. 
They grab on
and hold to
the campanile spires,
they burst into
bellringing cacophony,
they lie down and crackle
in slaughterhouse fires,
then fly off to precarity,
to the spot where he shudders
in last gasp of courage,
in nightshirt of white,
face to face with
the tempest at hand,
where he sways side to side
in his soul’s hinterland, 
his visage stone-dead,
Ferdinand.
 

d

 

Translator’s Note

 Aksenty Ivanovich Poprishchin is the protagonist of Nikolay Gogol’s short story, “Notes of a Madman.” Like Akaky Akakievich in the more well-known and more accomplished story, “The Overcoat,” Poprishchin works as a lowly copy clerk in a government office. The tale describes his rapid descent into insanity. At one point he believes he hears dogs talking and reads the letters of one dog to the other. One of the dogs, Madgie, is mentioned in the poem, and there are references to Spain. After concluding that he is really King Ferdinand of Spain, Gogol’s Poprishchin is committed to a madhouse.